Святой врач страстотерпец Евгений Боткин

Терлецкий О.В.

Канд. мед. наук, врач дерматовенеролог 

подполковник мед. службы (выпускник ВМедА 1989 г.), диакон

"Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя" (Ин. 15:13).               

Икона святого страстотерпца праведного врача Евгения Боткина (1865-1918) 

Размер иконы 50х70 см.

Храмовая икона, освящена 17.07.2016 г. в храме Рождества Иоанна Предтечи в д. Юкки, Выборгской епархии.

Икона св. страстотерпца врача Евгения Боткина написана по благословению епископа Выборгского и Приозерского Игнатия, на средства прихожан нашего храма Рождества Иоанна Предтечи, находящегося в д. Юкки, представителей МЧС России, сына выпускника ВМедА, нескольких моих однокурсников по ВМедА и одного выпускника ВМедА. 

Икона святого страстотерпца праведного врача Евгения Боткина замироточила на 10-е сут. после освящения.  К сожалению невозможно передать благоухающий аромат, исходящий от иконы и не видны все "ручейки" мира, оставившие свой след, на стекле киота.

Капельки мира.

Капельки мира.

Капельки мира.

В книге "Страшный суд Божий. Видение Григория, ученика святого и богоносного отца нашего Василия Нового Цареградского"¹ (см. стр. 16) говорится о тех, кто наследует Царство Божие: "Это мужи и жены честно жившие в супружестве. Усердно посещали храмы Божии, усердно молились Богу и делали дела милосердия. Украшали храмы Божии святыми иконами ...".  

Икона Второго Пришествия Христова и Страшного Суда Божия

Святое Евангелие от Матфея повествует: "Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам" (Мф 6:33).  Там же дается совет: "От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребяющие усилие восхищают его" (Мф 11:12). И действительно в "Житиях святых" повествуется о том как много усилий предпринимали наши святые, чтобы стяжать Царство Божие. Учитывая ранее сказанное, становится понятной огромная значимость украшения "храмов Божиих святыми иконами" для православных христиан.  

Настоятель нашего храма протоиерей Григорий (Григорьев), доктор богословия и медицины, профессор, заслуженный врач РФ, выпускник ВМедА 1979 года, служивший врачом на подводной лодке, ... с радостью поддержал инициативу написания этой иконы. 

Считаю, что икона св. страстотерпцу врачу Евгению Боткину является также иконой всем военным врачам, выпускникам Императорской Военно-медицинской академии (ИВМА) и Военно-медицинской академии (ВМедА). И иконой военным врачам, принявшим смерть во имя спасения жизни зачастую совершенно чужих людей (раненных либо больных, и др.), не изменившим присяге своему Государю (миропомазанику Божьему), Отечеству, клятве Гиппократа, врачебному и воинскому долгу.

Св. страстотерпца врача Евгения Боткина по праву можно назвать небесным покровителем ВМедА и медицинских дисциплин терапевтического профиля, в частности дерматологии.

Вечная память и Царствие Небесное всем убиенным в застенках, на полях сражений и в мирное время, в лагерях и тюрьмах, но не изменившим Заповедям Божьим и присяге, военным врачам!

День памяти св. страстотерпца врача Евгения Боткина – 4/17 июля.  Храмовая икона, освящена 17.07.2016 г. в храме Рождества Иоанна Предтечи в д. Юкки.

Евгений Сергеевич Боткин в 1889 г. успешно окончил Императорскую Военно-медицинскую академию, действительный статский советник, лейб-медик ИВМА (генерал майор медицинской службы), доктор медицинских наук, приват-доцент Военно-Медицинской академии, врач семьи Российского императора Николая II.

В 1904 г. с началом Русско-японской войны Евгений Сергеевич добровольно уехал на фронт, где был назначен заведующим медицинской частью Российского общества Красного Креста в Маньчжурской армии. «За отличия, оказанные в делах против японцев» был награждён офицерскими боевыми орденами - орденами Святого Владимира III и II степени с мечами, Св. Анны II степени, Св. Станислава III степени, сербским орденом Св. Саввы II степени. Также награжден болгарским орденом - «За гражданские заслуги» II степени и французским – Кавалер Ордена Почетного легиона.

Погон Евгения Сергеевича Боткина, действительного статского советника, лейб-медика ИВМА (генерал-майора медицинской службы). Погон хранится в семье Константина Мельника-Боткина (внука Е.С. Боткина) в Париже.  У военно-медицинских чинов, «состоящих в первых пяти классах», то есть приравненных к генералам, поле погона должно быть именно такого плетения. Черные полоски у краев погона (как и черные просветы на погонах чинов более младших классов) были присвоены именно чинам Императорской Военно-медицинской академии - у обычных военных врачей эти детали были темно-синего цвета. Также в Военно-медицинской академии на погонах и эполетах полагался, кроме вензеля Императора Николая II (НII), вензель Императора Павла I (ПI), в царствование которого и была основана Академия.

Свои воспоминания о войне Евгений Сергеевич описал в книге «Свет и тени Русско-Японской войны», прочтя которую Императрица Александра Фёдоровна избрала этого истинного врача лейб-медиком Царской семьи. Этому служению Евгений Сергеевич всецело посвятил всю оставшуюся жизнь, нередко, для здоровья и благополучия Венценосной Семьи жертвуя не только своими силами и временем, но и возможностью видеть горячо любимых детей.

Евгений Сергеевич Боткин. 1916 г.

Всю жизнь Евгений Сергеевич был искренне верующим человеком, на деле реализовавшим идеалы Христианства, о чем свидетельствуют отзывы современников, архивные документы и его письма. Лейб-медик добровольно последовал за Императором в ссылку, разделяя все тяготы и скорби, и в ночь с 16 на 17 июля 1918 г. был расстрелян с членами Императорской семьи в подвале дома купца Ипатьева в Екатеринбурге.

Память о Евгении Сергеевиче Боткине сохранялась все эти годы, его почитали православные в России и за рубежом.

Русской православной церковью за границей в 1981 г. он был канонизирован вместе с другими расстрелянными в доме Ипатьева.

Архиерейский собор Русской Православной Церкви 3 февраля 2016 г. принял решение об общецерковном прославлении страстотерпца праведного Евгения врача.

Из книги Е.С. Боткина "Свет и тени Русско-Японской войны 1904-5 гг.." ²:

"Снаряды свистели уже надо мной и со злобой ударяли въ близъ лежащую гору, разрываясь совсемъ близко отъ всей удалявшейся по лощинке группы людей. Впоследствіи я узналъ, что тутъ моя лошадь получила ударъ надъ глазомъ камнемъ, отбитымъ шрапнелью.

Я собирался тоже спускаться, когда ко мне подошелъ солдатикъ и сказалъ, что онъ раненъ. Я перевязалъ его и хотелъ приказать вести его на носилкахъ (онъ былъ раненъ въ ногу шрапнельной пулей), но онъ решительно отказался, заявляя, что носилки могутъ понадобиться более тяжело раненымъ. Однако, онъ смущался, какъ онъ оставитъ баттарею: онъ - единственный фельдшеръ ея, и безъ него некому будетъ перевязывать раненыхъ. Это былъ перстъ Божій, который и решилъ мой день.

- Иди спокойно, - сказалъ я ему, - я останусь за тебя.

Я взялъ его санитарную сумку и пошелъ дальше на гору, где, на склоне ея, и селъ около носилокъ. Санитаровъ не было - они находились въ лощинке подъ горой. Наша баттарея уже давно стреляла, и отъ каждаго выстрела земля, на которой я сиделъ, покрытая мирными белыми цветочками вроде Эдельвейсса, сотрясалась, а та, на которую падали японскіе снаряды, буквально, стонала. Въ первый разъ, когда я услыхалъ ея стонъ, я подумалъ, что стонетъ человекъ; я прислушался, и во второмъ стоне я уже заподозрилъ стонъ земли, на третьемъ - я въ немъ убедился.

Это не поэтическій, а истинный былъ стонъ земли.

Снаряды продолжали свистеть надо мной, разрываясь на клочки, а иные, кроме того, выбрасывая множество пуль, большею частью далеко за нами. Другіе падали на соседнюю горку, где стояла 4-ая, почему-то особенно ненавистная японцамъ, баттарея. Они осыпали ее съ остервененіемъ, и часто я съ ужасомъ думалъ, что, когда дымъ разсеется, я увижу разбитыя орудія и всехъ людей ея убитыми. И этотъ страхъ за другихъ, ужасъ передъ разрушительнымъ действіемъ этой подлой шрапнели составлялъ действительную тяжесть моего сиденья. За себя я не боялся: никогда еще я не ощущалъ въ такой мерее силу своей веры. Я былъ совершенно убежденъ, что какъ ни великъ рискъ, которому я подвергался, я не буду убитъ, если Богъ того не пожелаетъ; а если пожелаетъ, -  на то Его святая воля... Я не дразнилъ судьбы, не стоялъ около орудій, чтобы не мешать стрелявшимъ и чтобы не делать ненужнаго, но я сознавалъ, что нуженъ, и это сознаніе делало мне мое положеніе пріятнымъ. Когда сверху раздавался зовъ: "носилки!", я бежалъ наверхъ съ фельдшерской сумкой и двумя санитарами, несшими носилки; я бежалъ, чтобы посмотреть, нетъ ли такого кровотеченія, которое требуетъ моментальной остановки, но перевязку мы делали пониже, у себя на склоне. Почти все ранены были въ ноги и все, перевязанные, вернулись къ своимъ орудіямъ, утверждая, что, лежа, они могутъ продолжать стрельбу, и что "передъ такимъ поганцемъ" они не отступятъ. Люди все лежатъ въ своихъ окопахъ около орудій, что ихъ очень выручаетъ, а офицеры сидятъ, и только мой Сидоренко чаще всехъ, всей своей стройной фигурой, подымался надъ баттареей.

Е.С. Боткин среди сотрудников медицинского отделения Красного Креста. 1905 г.

Я благоговелъ передъ этими доблестными защитниками своей родины и радовался, что подвергаюсь одной съ ними опасности. "Почему - думалъ я - я долженъ быть въ лучшихъ условіяхъ, чемъ они? Ведь и у нихъ у всехъ есть семьи, для которыхъ смерть ихъ родного будетъ 14 тяжкимъ горемъ, а для иныхъ - и разореніемъ". Санитары, разбежавшіеся-было по нижнимъ склонамъ горы, видя меня на ихъ месте, все подобрались ко мне и расположились около носилокъ, но когда осколкомъ шрапнели и камнями у меня опрокинуло ведро съ водой, прорвало носилки и забросило ихъ на одного изъ санитаровъ, они окончательно спустились внизъ, и только изъ-подъ горы посматривали, целъ ли я, после особенно сильныхъ и близкихъ ударовъ. Между ними былъ и санитаръ Кононовича, Рахаевъ, упросившій отпустить его со мной, такъ какъ онъ хотелъ "совершить подвигъ", и казакъ Семенъ Гакинаевъ, сопровождавшій меня въ поездке въ Лян-шанъ-гуань и съ техъ поръ считающійся моимъ казакомъ. Онъ не оставлялъ меня ни на шагъ ни 1-го, ни 2-го іюня. Гакинаевъ потомъ много разсказывалъ про мою "храбрость", особенно поразившую его потому, что, по его мненію, все врачи должны быть почему-то трусами.

- Сидитъ, - говорилъ онъ про меня, - куритъ и смеется.

Смеяться, положимъ, было нечему, но я улыбался имъ, когда они "петрушками" снизу посматривали на меня.

Одинъ изъ баттарейныхъ санитаровъ, красивый парень Кимеровъ, смотрелъ на меня, смотрелъ, наконецъ выползъ и селъ подле меня. Жаль ли ему стало видеть меня одинокимъ, совестно ли, что они покинули меня, или мое место ему казалось заколдованнымъ, - ужъ не знаю. Онъ оказался, какъ и вся баттарея впрочемъ, первый разъ въ бою, и мы повели беседу на тему о воле Божіей".

Мироточение копии иконы св. праведного врача страстотерпца Евгения Боткина

Искренне верующий человек, замечательный врач - терапевт, доктор медицинских наук, св. праведный страстотерпец Евгений Боткин по праву может называться семейным святым врачом, целителем душевных и телесных болезней.

Святой страстотерпец праведный врач Евгений Боткин, моли Бога о нас!

По свидетельствам многодетных священников и мирян, св. врач Евгений Боткин всегда приходит к нуждающимся, обращающимся к нему с молитвой за помощью. Больные обязательно получают чудесную эффективную врачебную помощь не взирая на время суток и года, как это было и при земной жизни св. Евгения Боткина. 

Герб Боткиных. На нем написано: верою, верностью, трудом

 Первая мировая война. Медицина на войне

"Первая мировая война стала временем серьезных испытаний для отечественной военной медицины, и важную роль в оказании медицинской помощи раненым и больным воинам Русской армии сыграла столица Российской империи. К 1914 г. Санкт-Петербург являлся не только административной, но и медицинской столицей России. Императорская Военно-медицинская академия, многочисленные военные госпитали и лазареты, укомплектованные опытными врачами всех специальностей, составляли крупнейший в России центр военно-медицинской науки и практики. стационары Санкт-Петербурга к началу войны располагали около 20 тыс. коек, причем более 14 тыс. из них находились в ведении гродского самоуправления. Число врачей достигло 2 314 человек, т. е. один врач приходился на 914 жителей. Под лазареты были отведены помещения в Аничковом дворце, в Академии наук, в Николаевской военной академии, в домах князей А.А. Оболенского и Ф.Ф. Юсупова, Министерстве финансов, Ведомстве императрицы Марии, в гимназиях и училищах, при гвардейских полках, на частных квартирах"⁶.

Главный корпус (штаб) Императорской Военно-медицинской академии (ИВМА), которую в 1899 г. успешно окончил Е.С. Боткин и в дальнейшем служил приват-доцентом.

Лейб-медик Е.С. Боткин у себя в квартире разместил лазарет для нижних чинов в котором сестрой милосердия работала его 16 летняя дочь Татьяна, а врачом, естественно был он сам.

"В Зимнем дворце под лазарет отвели парадные залы, выходящие на Неву: Николаевский с военной галереей, аванзал, фельдмаршальский, гербовый и Георгиевский. В Иорданском вестибюле устроили столовую. 

Ближайшее покровительство над всеми лазаретами Царского Села взяла на себя Александра Федоровна. В комитет по управлению лазаретами вошли лейб-медик Е.С. Боткин, полковник С.Н. Вильчковский, княгиня О.К. Орлова, "женщина-хирург" В.И. Гедройц и др. ..."⁶. Пройдя обучение по хирургии, десмургии и уходу за раненными и "получив свидетельства сестер милосердия военного времени, Императрица и великие княжны Татьяна и Ольга, под руководством В.И. Гедройц делали перевязки, помогали при операциях и ухаживали за раненными, причем по желанию Александры Федоровны ее дочери работали только в палатах для нижних чинов"⁶.

Святые сестры милосердия. Императрица Александра Федоровна с дочерьми великими княжнами Татьяной и Ольгой.

Причем работали без выходных и каких либо поблажек, ежедневно, с утра и до вечера... Ассистировали при полостных операциях, ампутациях конечностей, уносили "утки" из-под больных, переодевали, кормили раненных и делали многое другое. И это Императрица и великие княжны, дочери царя! Хотя ничего удивительного, жена и дети нашего святого царя Николая II, МИРОПОМАЗАННИКА БОЖЬЕГО, не могли быть другими. Кроме этого, обеспечение лазаретов и госпиталей, над которыми покровительство взяла Императрица, осуществлялось за счет её личных сбережений...

Молитва перед смертью.

И этих замечательных людей подло убили в подвале, ночью, заманив туда обманом. Палачи в них стреляли в упор, кололи штыками, добивали прикладами, обливали серной кислотой, жгли останки на костре, заметая следы своего чудовищного преступления...

Храм на крови в Екатеринбурге на месте Ипатьевского дома, где были казнены святые Царственные страстотерпцы и их вероподданные.

Затем на грузовике отвезли убитых в Ганину Яму и сбросили трупы в карьер, потом достали их от туда и повезли по Старой Копяковской дороге, где и застряли в грязи. Выкопали там же на дороге яму, побросали туда тела, залили серной кислотой, затем разложили костер и пытались сжечь... Наложили на засыпанную могилу шпалы, которые хранились недалеко от переезда через местную железнодорожную ветку, сравняли с уровнем дороги и всю свою никчемную, оставшуюся жизнь гордились содеянным⁵. 

  Императрица Александра Федоровна с дочерьми Великой Княжной Ольгой Николаевной и Великой Княжной Татьяной Николаевной в группе раненных в Царскосельском лазарете. 1916 г.  Лейб-медик Е.С. Боткин в последнем ряду. Фотография взята из книги: "Столетию начала Первой Мировой войны посвящается. Каталог выставки"⁶.

Лазарет в Зимнем дворце. Гербовый зал Зимнего дворца, приготовленный к приему раненных. 1914 г. Фотография взята из книги: "Столетию начала Первой Мировой войны посвящается. Каталог выставки"⁶.

Лазарет в Зимнем дворце. Медицинские сестры у постелей больных в палате в Гербовом Зале. Фотография взята из книги: "Столетию начала Первой Мировой войны посвящается. Каталог выставки"⁶.

Последнее, недописанное письмо доктора Боткина, его "лебединая песня"

«Екатеринбург 26 Июня 1918 г.

Дорогой мой, добрый друг Саша, делаю последнюю попытку писания настоящего письма – по крайней мере отсюда, – хотя это оговорка, по-моему, совершенно излишняя: не думаю, чтобы мне суждено было когда-нибудь, откуда-нибудь еще писать, мое добровольное заключение здесь настолько же временем не ограничено, насколько ограничено мое земное существование. В сущности, я умер – умер для своих детей, для друзей, для дела… Я умер, но еще не похоронен, или заживо погребен, – как хочешь: последствия почти тождественны, т. к. и то, и другое положения имеет свои отрицательные и положительные стороны.

Если бы я был фактически, так сказать, анатомически мертв, я бы, по вере своей, знал бы, что делают мои детки, был бы к ним ближе и, несомненно, полезнее, чем я сейчас. Пока я мертв только граждански, у детей моих может быть надежда, что мы с ними еще свидимся когда-нибудь и в этой жизни, а у меня, кроме того, что мне еще удастся быть им чем-нибудь полезным, но я лично этой надеждой себя не балую, иллюзиями не убаюкиваю и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза. Пока, однако, я здоров и толст по-прежнему, так что мне даже противно иной раз увидать себя случайно в зеркалo. Утешаю себя только тем, что раз мне легче было бы быть анатомически мертвым, то, значит, детям моим лучше, что я еще жив, т.к., когда я с ними в разлуке, мне всегда кажется, что чем мне хуже, тем им лучше. А почему я считаю, что мне было бы легче быть мертвым, – поясняю тебе маленькими эпизодами, иллюстрирующими мое душевное состояние. На днях, т. е. третьего дня, когда я спокойно читал Салтыкова-Щедрина, которым зачитываюсь с наслаждением, я вдруг увидал в уменьшенном размере, как будто очень издалека, лицо моего сына Юрия, но мертвое, в горизонтальном положении, с закрытыми глазами… Последнее письмо от него было 22го марта ст/ст., и с тех пор почтовые сношения с Кавказом, и раньше испытывавшие большие затруднения, вероятно, вовсе приостановились, т.к. ни здесь, ни в Тобольске мы ничего от Юры не получаем. Не подумай, что я галлюцинирую, подобные видения бывали у меня и раньше, но ты легко себе представишь, каково мне переживать именно такое и при настоящих условиях, в общем вполне благоприятных, но при невозможности не только поехать к Юре, но даже что-либо о нем узнать. Затем, вчера еще, за тем же чтением, я услыхал вдруг какое-то слово, которое прозвучало для меня, как «папуля», притом признесенное будто Танюшиным голосом, – и я чуть не разрыдался. Опять-таки, это не галлюцинация, потому что слово было произнесено, голос был похож, и я ни секунды не думал, что это говорит моя дочь, которая должна быть в Тобольске (ее последняя открытка была от 23-го Мая – 5-го Июня). Конечно, это были бы слезы чисто эгоистические, о себе, что я не могу слышать и, вероятно, никогда не услышу этот милый мне голосок и эту дорогую мне ласку, которой детишки так избаловали меня. Точно ужас и горе, охватившие меня при описанном мной видении, такие чисто эгоистические, т.к. если действительно мой сын умер, то он счастлив, а если жив, то неизвестно, какие испытания ему приходится или еще придется переживать. Из этого ты видишь, дорогой мой, что я духом бодр, несмотря на истинные страдания, которые я тебе только что описал, и бодр настолько, что приготовился выносить их в течение целых долгих лет… Меня поддерживает убеждение, что «претерпевший до конца, тот и спасeтся» и сознание, что я остаюсь верным принципам выпуска 1889-го года.

Когда мы еще не были выпуском, а только курсом, но уже дружным, исповедовавшим и развивавшим те принципы, с которыми мы вступили в жизнь, мы большею частью не рассматривали их с религиозной точки зрения, да и не знаю, много ли среди нас было религиозных. Но всякий кодекс принципов есть уже религия, и нам, у кого, вероятно, сознательно, а у кого и бессознательно – как, в частности, это было у меня, т.к. это была моя пора не то чтобы форменного атеизма, а полного в этом смысле индифферентизма, – так близко подходил к христианству, что полное обращение наше к нему, или хоть многих из нас было совсем естественным переходом. Вообще если «вера без дела мертва есть», то «дела» без веры могут существовать и, если кому из нас, к делам присоединилась и вера, то это уж по особой к нему милости Божьей. Одним из таких счастливцев, путем тяжкого испытания – потери моего первенца, полугодовалого сыночка, Сережи, – оказался и я. С тех пор мой кодекс, значит, еще значительно расширился и определился, и в каждом деле я заботился не только о «Kурсовом», но «о Господнем». Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Абраам не колебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына. И я твердо верю, что, так же, как Бог спас тогда Исаака, Oн спасет теперь моих деток и сам будет им отцом. Но т. к. я не знаю, в чем положит он их спасениe, и могу узнать об этом только с того света, то мои эгоистические страдания, которые я тебе описал, от этого, разумеется, к слабости моей человеческой, не теряют своей мучительной остроты. Но Иов больше терпел, и мой покойный Миша мне всегда о нем напоминал, когда боялся, что я лишившись их, своих деток, могу не выдержать… Нет, видимо, я все могу выдержать, что Господу Богу угодно будет мне ниспослать. В твоем письме, сопровождавшем Вашу милую группу с Таcей, за которые я еще раз горячо благодарю тебя – (в первый раз я старался выразить это в нескольких строках на отрывном купоне при o…[неразборчиво]; надеюсь, что ты вовремя получил его к празднику, а также мою физиономию к другому?), ты с драгоценным для меня доверием поинтересовался моей деятельностью в Тобольске. Что же? Положа руку на сердце, могу тебе признаться, что там я всячески старался заботиться «о Господнем, како угодити Господу», а следовательно, и о курсовом «како не посрамити выпуска 1889-го года». И Бог благославил мои труды, и я до конца дней своих сохраню это светлое воспоминание о своей лебединой песне. Я работал там изо всех своих последних сил, которые неожиданно разрослись там, благодаря великому счастью совместной жизни с Танюшей и Глебушкой, благодаря хорошему, бодрящему климату и сравнительной мягкости зимы, и благодаря трогательному отношению ко мне горожан и поселян. Собственно говоря, Тобольск только в центре своем, правда, обширном, представляет собой город, очень, кстати, живописно расположенный, богатый старинными красивыми церквами, богоугодными и учебными заведениями, – к периферии же он постепенно и незаметно переходит в настоящую деревню. Это обстоятельство наряду с благодушной простотой и чувством собственного достоинства Сибиряка придает, по-моему, всем их отношениям жителей между собой и к приезжим характер непосредственности, безыскусственности и доброжелательства, который мы с тобой всегда так ценили и который создаст потребную нашим душам атмосферу. К тому же в таком городе так быстро распространяются всякие вести, что первые же счастливые случаи, в которых Бог помог мне оказаться полезным, вызвали такое доверие ко мне, что число желающих получить мой совет росло с каждым днем вплоть до внезапного и неожиданного моего отъезда. Обращались все больше хронические больные, уже лечившиеся и перелечившиеся, иногда, конечно, и совсем безнадежные. Это давало мне возможность вести им запись, и время мое было расписано за неделю и за две вперед по часам, т.к. больше шести-семи, в экстренных случаях восьми больных в день я не в состоянии был навестить: все ведь это были случаи, в которых нужно было очень подробно разобраться и над которыми приходилось очень и очень подумать. К кому только меня не звали, кроме больных по моей специальности?! К сумасшедшим, просили лечить от запоя, возили в тюрьму пользовать клептомана… C истинной радостью вспоминаю, что этот бедный парень, взятый по моему совету своими родителями (они крестьяне) на поруки, вел себя все остальное время моего пребывания прилично... Я никому нe отказывал, если только просившие не хотели принять в соображение, что та или другая болезнь совершенно выходит за пределы моих знаний. Я отказывался только идти к только что заболевшим, если, разумеется, не требовалась немедленная помощь, – т.к., с одной стороны, время мое уже было обещано вперед другим, а, с другой, я не хотел становиться на пути постоянных врачей Тобольска, который очень ими счастлив и в количественном, а главное, в качественном отношении. Все это очень знающие и опытные люди, прекрасные товарищи и настолько отзывчивые, что публика Тобольска привыкла присылать прямо лошадь или извозчика к доктору и тотчас жe его получить. Тем более ценно и ее терпение относительно меня, который не в состоянии был исполнять такого рода требования, а, напротив, вынужден бывал заставлять их подолгу ждать. Правда, т.к. скоро стало известно, что я никому не отказываю и слово свое свято держу, больные и могли ожидать меня со спокойной душой. Если же болезнь не позволяла ждать, то больные или обращались к местным врачам, что меня всегда радовало, или к доктору Деревенко, который тоже пользовался большим доверием, или отправлялись в больницу, таким образом, случалось, что, приехав в заранее назначенный мною день и час, я уже не заставал болящих, но это только всегда бывало на руку, так как большею частью программу приходилось составлять столь обширную, что я не всегда мог ее выполнить, образовывались иногда долги, которые я и выплачивал, когда кого-нибудь не заставал. Принимать в том доме, где я помещался, было неудобно, да и негде, но все же от 3 до 4 1/2-5 я всегда бывал дома для наших солдат, которых исследовал в своей спальне, комнате проходной, но т.к. через нее проходили лишь свои же, то это их не стесняло. В эти же часы ко мне приходили мои городские больные либо для повторения рецепта, либо для записи. Приходилось делать исключение для крестьян, приезжавших ко мне из деревни за десятки и даже сотни верст (в Сибири с расстояниями не считаются) и спешившими обратно домой. Их я вынужден бывал исследовать в маленькой комнатке перед ванной, бывшей несколько в стороне, причем диваном мне служил большой сундук. Их доверие меня особенно трогало, и меня радовала их уверенность, которая их никогда и не обманывала, что я приму их с тем же вниманием и лаской, как всякого другого больного, и не только как равного себе, но и в качестве больного, имеющего все права на все мои заботы и услуги. Кто из них мог переночевать, того я на следующее утро пораньше навещал на постоялом дворе. Они постоянно пытались платить, но т.к. я, следуя нашему старому кодексу, разумеется, никогда с них ничего не брал, то, пока я был занят в избе с больным, они спешили заплатить моему извозчику. Это удивительное внимание, к которому мы в больших городах совершенно не привыкли, бывало иногда в высокой степени уместным, т.к. в иные периоды я бы не в состоянии был навещать больных вследствие отсутствия денег и быстро возрастающей дороговизны извозчиков. Поэтому в наших обоюдных интересах я широко пользовался другим местным обычаем и просил тех, у кого есть, присылать за мной лошадь. Таким образом, улицы Тобольска видели меня едущим и в широких архиерейских санях, и на прекрасных купеческих рысаках, но еще чаще потонувшим в сене на самых обыкновенных рaзвальнях. Столь же разнообразны были и мои друзья, что, может быть, и не всем нравилось, да мне-то до этого никакого не было дела. К чести Тобольска, должен, впрочем, оговориться, что прямых указаний на это никаких не было, да и косвенных было всего одно, к тому же и не бесспорное. Приехал как-то вечером ко мне муж одной из моих пациенток с просьбой безотлагательно навестить ее, т.к. у нее сильные боли (в животе). По счастию, я мог исполнить его желание, правда, за счет другой больной, но которой я не обозначил своего посещения, – и поехал с ним на дом на извозчике, с которым он ко мне приехал. Дорогой он начинает ворчать на извозчика, что он не туда едет, на что тот ему резонно от…^{3, 4} На этих словах письмо Е.С. Боткина оборвалось. Начатое за неделю до расстрела, так и осталось недописанным и было изъято уже после убийства.

Вид на мемориальный шпальный настил на месте тайного захоронения останков императора Николая II и его близких на Коптяковской дороге. Май 2005 г. Поросенков лог.

Доктор Боткин знал, что обречен на смерть, и свое сердце укреплял верой в Бога.

Вместе с Царственными страстотерпцами, без суда и следствия, в подвале Ипатьевского дома, были зверски убиты верноподданные: лейб-медик Е.С. Боткин, комнатная девушка императрицы А.С. Демидова, повар И.М. Харитонов и лакей А.Е. Трупп. 

 Святые Царственные страстотерпцы: император Николай II и императрица Александра Федоровна с детьми. Слева направо: великие княжны Мария, Татьяна, Ольга и Анастасия. Впереди цесаревич Алексей. 1913 г.

Икона святых Царственных страстотерпцев 

Слева направо: лейб-медик Е.С. Боткин, повар И.М. Харитонов, комнатная девушка императрицы А.С. Демидова  и лакей А.Е. Трупп.

Последний снимок доктора Боткина с дочерью Татьяной и сыном Глебом. Тобольск 1918 г.

Скульптурный портрет реконструированный по черепу Е.С. Боткина.⁵

 Фотографии сделаны из книги Наталии Розановой "Царственные страстотерпцы. Посмертная судьба" (см. вставку с иллюстрациями между стр. 288 и 289)⁵.   

В Петропавловской крепости, в Екатериниском приделе, Петропавловского собора находятся останки святых Царственных страстотерпцев: императора Николая II, императрицы Александры Федоровны, цесаревича Алексея, великих княжен Марии, Татьяны, Ольги, Анастасии и их верноподданнных: лейб-медика Е.С. Боткина, повара И.М. Харитонова, комнатной девушки императрицы А.С. Демидовой и лакея А.Е. Труппа.

Акафист здесь: Акафист и молитвы святому врачу стастотерпцу Евгению Боткину⁷

Молитвы святому врачу стастотерпцу Евгению Боткину⁷

Икона святого страстотерпца праведного врача Евгения Боткина

^{Храмовая икона, освящена 17.07.2016 г. в храме Рождества Иоанна Предтечи в д. Юкки}

^{Молитва первая}

^{Святый славный исповедниче и страстотерпче Евгение! Веруем и уповаем, яко страданьми и богоугодною жизнию твоею стяжавый велию милость и дерзновение у Господа Бога, не забыл еси достояния твоего земнаго, отечества нашего, в немже обуреваеми есмы, почитателие твои, многими напастьми вражиими и страстьми житейскими. Темже просим тя: молитвами и предстательством твоим умоли Господа нашего Иисуса Христа, да избавит нас от всяких бед и злых обстояний, от всяких недугов и болезней и от всех врагов, видимых и невидимых. О великий угодниче Божий! Воздохни о нас, грешных, ко Владыце всяческих, да простит нам вся согрешения наша и низпослет на ны благодать Всесвятаго Духа, да преставше всякаго сквернодейства, прочее время живота нашего во всяком благочестии и чистоте поживем и, тако благоугодивше Господу, сподобимся жизни вечноблаженныя, поюще и воспевающе превеликое милосердие Божие и твое милостивое предстательство за нас у Престола Божия во веки веков. Аминь.}

^{Молитва вторая}

^{О преславный страстотерпче Евгение, великий угодниче Божий, принеси нашу слезную молитву Господу Богу нашему, умилостиви Его к нам, грешным, да отымет гнев свой праведный и умирит страну нашу многострадальную; да утвердит благоденствие и тишину, да низпослет нам изобилие плодов земных и да возбранит врагом нашим обиду творити сирым и безпомощным. Темже, припадающе к иконе твоей, воспоминаем с верою страдания твоя, за Христа претерпенная, и молим тя: не остави нас и испроси нам у Господа благая временная и вечная, да славим прославльшаго тя Бога во веки. Аминь.}

^{Молитва третья}

^{О всеславный страстотерпче, достохвальный угодниче Христов, Церкви Православныя поборниче, новомучениче и целителю святый Евгение! Преклоньше колена молим тя: призри на ны, грешныя, к заступлению твоему прибегающия, услыши сие малое моление наше и теплым твоим предстательством умоли Всемилосердного Бога, Ему же ныне предстоиши со Ангелы и всеми святыми, да сохранит нас в единении Православныя Церкви и утвердит в сердцах наших живый дух правыя веры и благочестия, и избавит нас от всякого искушения и прелести бесовския. По велицей любви твоей, еюже ближния твоя возлюбил еси, испроси у всещедрого Бога Отечеству Твоему (и нашему купно), мир и благоустроение; всем же нам, недостойным, усердно к тебе прибегающим, богоугодное и безмятежное житие и добрую христианскую кончину, тайн Божиих причастною. О святый заступниче наш не остави нас, слабых и безпомощных, молимся за ны ко Господу и Спасу Нашему Иисусу Христу, да дарует Он, Всещедрый и Премилосердный Господь наш, вся, яже к пользе временней и вечней полезная и потребная; да не воздаст нам по делом нашим, но по неизреченному человеколюбию своему простит нам грехи и согрешения наша, да избавят ны от всякия нужды и печали, скорби и болезни; да ниспошлет нам благое намерение и силу подвизатися во исправлении жития нашего, и в будущем веце да сподобит нас внити в Царствие Небесное и славити купно с тобою Всесвятое Имя Отца и Сына и Святаго Духа во веки веков. Аминь.}

ЛИТЕРАТУРА

1. Страшный суд Божий. Видение Григория, ученика святого и богоносного отца нашего Василия Нового Цареградского. Первое издание книги, впоследствии неоднократно переиздававшееся, вышло в свет по молитвам старца, митроформного протоиерея Николая (Гурьянова). Страшный суд Божий. Видение Григория, ученика святого и богоносного отца нашего Василия Нового Цареградского.

2. Е.С. Боткин. Свет и тени Руско-Японской войны 1905-4 гг. Из писем к жене доктора Евгения Сергеевича Боткина. Свет и тени Русско-Японской войны 1904-5 гг.. Е.С. Боткин.

3. Письмо Е.С. Боткина от 26 июня 1918 г. // ГАРФ. Ф. 740. Оп. 1, д. 212, л. 1-4.

4. Т.Е. Боткина. Царский лейб-медик. Жизнь и подвиг Евгения Боткина.  Т.Е. Боткина. Царский лейб-медик. Жизнь и подвиг Евгения Боткина.

5. Наталия Розанова. Царственные страстотерпцы. Посмертная судьба. М.: Вагриус, 2008. -560 с.; ил. 

6. Столетию начала Первой Мировой войны посвящается. Каталог выставки. С-Пб, 2014. -199 с.

7. Акафист и молитвы святому врачу стастотерпцу Евгению Боткину. Автор акафиста и молитв святому врачу стастотерпцу Евгению Боткину - Евгений Владимирович Храповицкий.

ТРУДЫ Боткина Евгения Сергеевича

1. Боткин, Е. С. О клиническом применении форм растворения белых шариков крови / Е. С. Боткин. — СПб. : [б. и.], 1898. — 23 с. : ил.

2. Боткин, Е. С. Свет и тени Русско-японской войны : 1904-1905 гг. : (из писем к жене) / Е. С. Боткин. — СПб. : [б. и.], 1908. — 95 с.